Она не помнила, как ее пришли будить утром, не помнила, как вставала с постели первый раз за этот день; не просила уведомить родных, но приказала принести завтрак в покои, не просила мейстера, но приказала оставить ее одну и не беспокоить без великой нужды. Серена Старк никогда не просила слуг ни о чем – она приказывала, и взгляд ее всегда оставался взглядом сверху вниз, даже тогда, когда она, изможденная тревогами и дурными снами, лежала ничком, укрывшись одеялом из волчьих шкур; почтительно стоящие на расстоянии от кровати служки смотрели на госпожу не иначе, как снизу вверх. Не те люди, которым может быть дозволено видеть ее такой, так за какие ее грехи перед богами и людьми, за какие проступки именно дворовые стояли сейчас подле принцессы-волчицы, наблюдая ее поражение – перед самою собой. Уязвленная гордость болезненно ныла где-то под сердцем, прохладные простыни липли к мокрой спине, она металась в постели, не находя успокоения, и никак не могла согреться, пусть в камине жарко пылал огонь – от того огня веяло морозом. Серена велела не раскрывать штор – она не могла видеть свет, но даже сквозь плотно сжатые веки огни ночных видений обжигали глаза, и укрыться от них она не могла, как ни старалась. Неясные тени, преследующие ее при царствовании луны, не оставляли принцессу и после пробуждения, только вот память ее прятала в самые потаенные уголки то, что наполняло сновидения сковывающим ужасом, а в яви забыться не представлялось возможным: что посещало ее днем, оставалось на самой поверхности сознания, и избежать этого было никак нельзя. Сны она научилась забывать, но можно ли забыть то, что помнишь ясно, как прожитый тобою день, несмотря на абсурдность происходящего; этого не могло случиться с ней, так почему же глаза обманывали, почему подводили разум, почему она видела, слышала и ощущала разные вещи, никак не соотносящиеся с реальностью теплых стен Винтерфелла? Серена отрицала истину, что была ей открыта, потому что не верила в нее; поверить в собственное безумие было проще, и она поддалась. Медленно, капля за каплей впускала в свой маленький мирок еще не устоявшуюся до конца, но уже до боли ясную мысль: она теряет рассудок. Какую другую причину может нести под собой то, что происходило с ее снами, памятью и разумом?
Боги благие, как же она слаба. Никому не позволено видеть ее такой: хрупкой и сломленной, бессильной, боящейся незнамо чего. До чего она дошла, допустив однажды жалость к себе как нечто вполне естественное, чуть ли не будничное, вот что было первым неверным шагов, вот откуда все беды. Она должна справляться со всем; отец говорил, боги посылают на долю человека только то, что он может вынести. Так неужели она – не может?
Она уже не дитя и не может позволить себе нежиться в болезни, питая силы от сострадания и участия окружающих; эта дорожка не для Старк и не для Хоар, жалость – не крепкие корни, служащие основой твердости характера, но ядовитые лианы, разрушающие все, к чему прикасаются. Так и самообман, о котором она сама не понимала, лишь чувствовала смутно, что допустила ошибку – где и когда? – медленно подтачивал железный стержень ее убеждений, как капля точит камень.
Возьми себя в руки.
~ ~ ~
Вялое шевеление прислуги вокруг разбавляло скуку; она не была еще уверена в себе настолько, чтобы вернуться к повседневной жизни, но неестественная, пугающая слабость отступила, оставив напоминанием лишь дрожь в руках. Больше ничего: ясное зрение и чистый разум, будто и не было тех снов, о которых она предпочитает забывать, не было странных, нелепых видений-вспышек, когда она закрывала глаза – картин, что она никогда не видела и не должна была увидеть.
Вот только чувство страха не забывается так просто, и ладно бы только оно – унижение, что было в разы хуже, забывалось так же – хуже в разы. Легко бороться с тем, что ты понимаешь. Как бороться с тем, что настолько чуждо, что не поддается никакому описанию? Могла ли она объяснить кому, что с ней происходит.
Хлопок закрывшейся двери вырвал Серену из полудремы, сонного оцепенения, в котором она пребывала вот уже несколько часов кряду; чтение не давалось, она начинала и продолжала не одну книгу, но никак не могла ухватить сути повествования – слова не хотели складываться в предложения, ускользали и менялись местами, и как она не пыталась сосредоточиться на одной странице, со следующей все начиналось по новой. В конце концов, книги были перебраны и отложены, некоторые – убраны в библиотеку прислугой до лучших времен, а принцесса просто лежала и смотрела в окно с высоких подушек. Она хотела подойти ближе, но не была уверена, что сможет выстоять; возможно, следовало приказать передвинуть кресло?.. Метель кружила и кружила, не переставая, и Старк смотрела сквозь стекло, как завороженная, и не могла оторвать глаз. Элинед была тем единственным, что могло сейчас переключить на себя внимание девочки.
- Я слышала, тебе нездоровится?
Серена смотрела на мать жадно и слепо, не замечая недостатков, да и не было для нее недостатков, она никогда не делила характер королевы на черное и белое, просто не могла этого делать, все черты сливались в одну цельную личность; безграничное уважение и желание быть столь же сильной перекрывало даже возможность существования для прочих, не столь глубоких эмоций и чувств. Девочка нежно коснулась рукою руки матери, почти невесомо сжала ее пальцы в своих – большего она себе не позволяла. Невероятное, кружащее голову ощущение: мать пришла к ней, в беспокойстве, сидит у ее постели. Спрашивает, что случилось.
Они давно не оставались наедине, но в этот самый момент Серена почувствовала такую сильную благодарность и любовь, что все прочее было позабыто. Да, ее мать – Королева, она живет для народа и свое время отдает исключительно ему, но прямо сейчас ее Королева была с ней.
- Боюсь, что так, мама.
Девочка едва улыбнулась. Улыбка не столь часто украшала ее лицо и глаза, но она не могла не улыбнуться – матери, что пришла ее проведать.
Отредактировано Serene Stark (2015-04-12 20:03:05)
